3

Чёрный снег

Девочка встала и посмотрела на часы. Без пятнадцати девять — на пятнадцать минут раньше, чем она обычно вставала. Проспи она ещё несколько минут, и сон снова улетучился бы безвозвратно. Ощущение же того, что увиденное говорит о чём-то важном, только усилилось теперь, когда она могла вспомнить все события.
Итак, она и эта N* — одно и тоже лицо, следовательно, призрак приходил к ней. Для того, чтобы рассказать что-то, о чём она уже давно знает. Только после этого он сможет успокоиться. Только после этого успокоится она сама, когда, наконец, вспомнит то, что она давно должна знать. Только после этого она получит ответ на вопрос, что это за человек, присутствие которого она чувствует, где он, что такое важное ей должны рассказать — и, возможно, ещё множество ответов на вопросы, которые она даже не догадалась задать. Но как узнать всё это? Ведь не придёт к ней привидение наяву.
Отец и его друг — две полные противоположности. Отец на него не сердит. Но ему почему-то надо было рассказать о том, как всё случилось. Рассказать о ране. Зачем? Что она означает? И кто такой этот друг?
Если «рана» имеет отношение к прошлому — что, в общем-то, несомненно — искать следовало прежде всего там. А единственная тема, тянущаяся с тех давних пор — её ощущение, что кто-то где-то... в общем, тот самый потерявшийся в глубинах сознания — и не только — неизвестный.
Задавать вопросы по поводу того, почему она в семье одна, смысла, по-видимому, не имело. И всё же за завтраком Тира как бы невзначай поинтересовалась:
— Мама, а если бы у меня был братик, как бы его звали?
— Не знаю, — рассеянно ответила Ирита, намазывая маслом хлеб, — у тебя никогда не было братика.
«Может, о сестричке надо было спрашивать?» — запоздало подумала девочка.

— ...Привидение.
— Прошлое.
— Отец.
— Мать.
— Отец.
— Взрослый.
— Отец.
— Свой.
— Друг.
— Враг.
— Друг.
— Чёрный.
— Друг.
Тира задумалась. Альма напряжённо молчала.
— Друг, — повторила она через время снова. Опять тишина. — Друг.
Тира пыталась не думать — она изо всех сил старалась выудить из глубин подсознания ещё хоть какую-нибудь ассоциацию, но мысли словно заволокло густым чёрным, словно «сумерки», туманом.
— «Сумерки», — выдохнула она единственное, что пришло, наконец, в голову, хотя это было равносильно отсутствию ответа.
— Друг, — устало повторила Альма, точно заученный и уже осточертевший урок.
— Ну, не знаю я больше, — взмолилась Тира. — Ну, ничегошеньки в голову не приходит!
Альма развела руками.
— В таком случае, складывай из того, что есть.
Из того, что есть! А ничего нет! За полчаса игры в ассоциации¹ они получили целый вагон понятий, из которых невозможно было слепить абсолютно ничего, кроме прописных истин и уже известных фактов.
— Ну, кажется, это действительно имеет отношение к «сумеркам», — медленно произнесла Тира. — И к прошлому. Что-то, связанное с «сумерками», случилось, когда... — девочка хотела сказать «когда я была маленькой», но её остановила ясное осознание того, что рассказанное отцом во сне случилось до того, как N* родилась. Но с другой стороны, каким образом ей знать о том, что произошло до её рождения? — Да, наверно, всё-таки, когда я была маленькой.
Альма пересекла комнату и села на круглый полированный стул у фортепиано.
— А почему во сне это было до твоего рождения? — произнесла она, поворачиваясь на нём спиной к инструменту и облокачиваясь на крышку.
Тира пожала плечами.
Закрыв за подругой дверь, когда та ушла, Тира медленно прошла в комнату и опустилась на стул, на котором сидела Альма. Смятение мыслей и чувств только усилилось, когда девочка осталась с ними наедине. Но с этим она уже ничего не могла поделать. Разве что...
Тира повернулась на стуле и открыла крышку пианино. Достала лежащие наверху ноты, нашла нужную страницу и установила книгу на пюпитр. Конечно, играя, она не могла не думать, но так она думала спокойней.
Пальцы находили клавиши сами. Глаза рассеянно следили за знакомым текстом, так, что Тира даже не замечала этого. Мыслями же она была далеко.
Игра для себя. Это помогало расслабиться. Нет, на сцене она выступать бы не стала, по крайней мере, пианисткой. Она очень волновалась даже если её просили поиграть для знакомых её родителей. Но в одиночестве, сама для себя, или в присутствии только близких людей делала это часто.

Кто знает, что заставило Тиру затеять эту уборку именнно сегодня. И почему вдруг она решила вытащить на свет божий из кладовки и перебрать старые вещи, хранившиеся там годами, тем более, что ещё вчера она вовсе не собиралась этого делать: решение пришло спонтанно.
Итак, раскрыв настежь обе дверцы, достав два огромных тюка и положив их по бокам от себя, девочка устроилась на полу. Кроме объёмных узлов, которые теперь лежали рядом, в кладовке было ещё несколько небольших прозрачных пакетов, набитых всякой всячиной от детских босоножек до отпоротых молний и пуговиц. Остальное было в беспорядке разбросано под пакетами на полу или растыкано по углам.
Тюками в коридоре Тира решила заняться в последнюю очередь. Взяв один из целлофановых пакетов, девочка перевернула его вверх дном и вытрусила содержимое на ковёр. У её ног оказалось несколько метров грязно-серого кружева, небольшой мешочек с заплатками, молния, выпоротая из её порвавшегося детского платья лет десять назад, синие нитки мулине, сантиметров двадцать резинки, почему-то, кукольные тапочки (Тира задумалась, припоминая, от какой бы они могли быть куклы, но так и не вспомнила), один снежно-белый, совершенно замечательный носочек с изящными кружевами и яркой вышивкой и в довершение всё это богатство оказалось накрытым сверху большим куском грубого искусственно материала в жёлтый горошек. Тира несколько секунд смотрела на образовавшуюся перед ней кучу, а затем запихнула содержимое обратно в пакет. Отложив его в сторону, девочка взяла другой.
Точно так же выпотрошив ещё два кулька, Тира призадумалась. А стоило ли вообще их трогать? С какой, спрашивается, стати она вообще решила провести ревизию в тряпках, которые откладывала сюда не она? Тем более, что она вовсе не относилась к числу людей, уделяющих этому много внимания. Да она вообще заглядывала сюда второй раз в жизни!
Подумав об этом, Тира с удивлением вспомнила, зачем полезла сюда в первый. Не понимая сама, зачем она это делает, девочка выгребла из кладовки остальные мешки и полезла в дальний угол. Там, за длинными спутанными лентами обрезков, лежала её когда-то любимая игрушка (хотя, сказать по правде, она ею ни разу не играла — в прямом смысле слова) — старая консервная банка. Надо заметить, по сравнению с тем, что девочка ожидала увидеть, посудина не показалась ей такой старой и ржавой, и даже не совсем банкой, к каким она привыкла. Видимо, за шесть лет изменился дизайн, да и она подзабыла, как банка на самом деле выглядела.
Девочка протянула руку к странно поблёскивающему в полутьме в углу цилиндру. И, обхватив его пальцами, поняла, что именно эту вешь она здесь искала. Узлы и пакеты её больше не интересовали. У Тиры появилось странное ощущение, как будто она использовала эту кладовку, как сейф в банке: спрятала сюда вещь на неопределённый срок, а когда пришло время, то достала снова, в целости и сохранности.
Банка на ощупь вовсе не казалась металлической, хотя выглядела похоже, возможно, из-за блеска. Но стенки не были холодными даже сейчас, когда к ней много лет никто не прикасался, а она лежала на голом полу. Твёрдость их была тоже необычной, какой-то совсем не металлической, хотя от этого они не казались слабее.
Пристально разглядывая банку, Тира медленно поднялась с пола, перешагнула через узел и направилась в свою комнату, опустилась на кровать. Пятна на стенках были похожи, скорее, не на ржавчину... Хотя явно появились от разъедания. Тира повертела банку в руках. Внутренняя поверхность была чистой и гладкой. Заворожённая непривычным видом предмета, девочка захотела найти в нём что-то обыкновенное... например, дату изготовления, её обычно ставили на дне посуды.
Перевёрнутая снизу вверх, банка не казалась банкой и вовсе. Ровный срез дна делал её похожей на цилиндр, на металлическую гранату, в конце концов, но никак не на консервную тару. Печатей не было. Тира снова перевернула банку в обычное положение и осторожно коснулась пальцами внутренней части ободка. И вдруг поняла, какое ещё обстоятельство её смущало всё это время: нигде на поверхности — ни снаружи, ни внутри — не было пыли. Ни пылинки.
В этот момент раздался звонок в дверь. Девочка подскочила от неожиданности и посмотрела на часы. Половина восьмого. Это мама, как же она забыла. Тира отложила банку и, перешагивая через свалку в коридоре, направилась к двери.
В последнее время ей всё больше хотелось, чтобы рядом оказался один человек, человек, которому она всегда верила и на которого могла положиться... когда-то раньше. Человек, который был достаточно взрослым, чтобы дать ей совет, и достаточно юным, чтобы не паниковать, услышав от неё что-нибудь слишком нестандартное, человек, который был ей равным. Её друг. Её старший брат. Но... видимо, детская наивность не позволила ей увидеть всю правду, а он, как любой другой на его месте, ничего ей не сказал.
Сволочь! Трус! Он решил, что так лучше? Проще? И сама, мол, поймёт? А то, что она переживала за него, то, что чувствовала себя виноватой — не в счёт? Пускай бы так прямо и сказал. В глаза ей! Так было бы лучше...
Хотя... Лучше ли? Или на самом деле девочка просто надеялась, что, если бы у них состоялся этот разговор, Миррет просто не решился бы её бросить?..
— Ты что-то искала? — спросила Ирита дочку, увидев всё содержимое кладовки вываленным в коридор.
— Так, — ответила неопределённо Тира. — Хотела посмотреть.
Она принялась складывать обратно пакеты. Ещё никогда раньше банки не просили её отыскать их. «Вот и пришло ко мне привидение отца, — пошутила про себя девочка, — Только оно не умеет разговаривать».

Не зная, что с ней делать дальше, Тира оставила банку на полке за книгами, поглядывая на неё время от времени и ожидая, что если вещь сама потребовала её найти, то сама и отыщет способ объяснить, чего ей от Тиры нужно. Так прошёл месяц, другой, закончилась осень, начался декабрь, холодный и бесснежный. Голые чёрные деревья, чёрное небо над головой... Прямо склеп, в который она ходила с отцом. «Сумерки» успели ещё немного наползти на небо, и Тира подумала, что к концу года начало дня будут вынуждены сместить с 10 часов на 12.
Но это её не беспокоило. Это никого не беспокоило. Чем больше разрасталось тёмное пятно над головой, тем безразличнее люди к нему относились. Правда, это безразличие распространялось не только на «сумерки»: всё меньше и меньше оставалось тех, кого действительно что-то интересовало.
Тиру интересовало. Она не часто об этом думала, но иногда при мысли об Альме её охватывал страх. Тогда она вспоминала, что «сумерки» растут, что её подруга станет одной из первых, кто пострадает. Она знала, что Альма не одна такая. В школе было ещё двое учеников с тальковым кубом, и они болели так же часто. Буквально через день кто-нибудь из троих оказывался в школьном медпункте. Может, другой человек на месте Тиры и на это внимание бы не обратил... Но она ведь с детства влезала со своими замечаниями, куда её не просили.
А ещё хотелось настоящей зимы. Она подвела их и на Новый Год, даже не припорошив асфальт белой пылью. «Сумерки» почему-то вдруг замерли, что подтверждало и отсутствие у Альмы приступов в течение полутора месяцев. Это вносило успокоение.
Уходя из дома, Тира бросила взгляд на книжную полку. К стоящей там банке она не прикасалась с того дня, когда достала её из кладовки. Девочка улыбнулась про себя. Что на неё нашло! Чтобы банка потребовала её найти! Какой же она всё-таки ещё ребёнок, если продолжает верить в подобные вещи! Но на самом деле эта вещь там только мешает. Пусть она не решилась сделать это в детстве, но сейчас уже пора перестать быть смешной: её место в мусорном ящике, куда она и определит её вечером. И как родители терпели её чудачества?
День прошёл отлично. Приподнятое с утра настроение ничто не омрачало, и на последний урок физики девочки пришли в самом замечательном расположении духа. Которую перемену подряд Альма рассказывала Тире вчерашний комедийный фильм и наконец приближалась к концу. Она всегда рассказывала долго, но зато выходило весело, так что даже если Тира фильм видела, никогда не отказывалась прослушать его в исполнении своей подруги.
Когда прозвенел звонок, девочки всё ещё заходились от неудержимого хохота. Дверь открылась, вошёл учитель и Тира, пытаясь сдержать смех, шикнула на Альму, обращая её внимание, что пора возвращаться к мыслям о физике.
— Учиться, учиться и ещё раз учиться, — давясь, соглавилась Альма. — Не помню, кто сказал.
Последовал ещё один взрыв хохота. Учитель посмотрел на них.
— Тира, Альма, веселие — это, конечно, замечательно, но сейчас уже надо посерьёзнеть, — он обратился к классу. — Итак, это и несколько следующих занятий будет вести практикант. Когда-то он учился в нашей школе. Его зовут...
Тира подняла глаза на вошедшего за учителем парня, и улыбка сама собой сползла с её лица. Возмущение, разочарование, боль вытеснили из души всю радость. Она внезапно вспомнила всё, вспомнила так ярко, точно это было только вчера, точно она все эти годы продолжала ждать его письма, точно она снова та испуганная восьмилетняя девочка. Ей захотелось придушить его за всё, что он ей причинил...
— Сволочь, — процедила сквозь зубы Тира, смотря на Миррета. Он быстро оглядел класс и, споткнувшись о взгляд своей старой знакомой, отвёл глаза. — Боишься на меня посмотреть? Сволочь... — повторила Тира.
— Ты ведь не набросишься на него прямо здесь? — испуганно шепнула подруга.
— Да я вообще трогать его не буду, — прошипела девочка с ненавистью. — Хватило же наглости прийти на практику именно сюда!
— Откуда ты знаешь, что он выбирал? — возразила Альма.
— Не смеши меня! — бросила Тира уже громко. Соседка толкнула её локтем в бок.
— Ладно, молчу...
Миррет вёл урок довольно неплохо, интересно. Но Тира предпочла бы сейчас слушать чью-нибудь скучную косноязычную речь, чем видеть перед собой это лицо. Чувствуя, как горит голова, она тщательно записывала всё, что он говорил, ответила чётким ровным голосом, когда он один раз к ней обратился, и смотрела серьёзно и официально несмотря на его мимолётные опасливые и изучающие взгляды.
Прозвенел звонок. Записав домашнее задание и собирая вещи, Тира принялась втолковывать Альме что-то о том, как странно в этом году составлена программа по русской литературе.
— Этих писателей должны были поменять местами, — громко говорила она. — Глупо слепо следовать учебнику!
Ни учебник, ни писатели её, конечно, не волновали. Она нервничала, чувствуя на себе пристальный взгляд Миррета. Хоть бы не окликнул. Она очень занята!
Класс начал пустеть. Альма тоже собралась и ждала подругу. Тира застегнула сумку и уже хотела идти, когда голос Миррета заставил её вздрогнуть.
— Тира, подожди, пожалуйста.
Девочка замерла, потом медленно повернулась и опустила сумку обратно на стул. Альма села на соседний. В классе почти никого не осталось.
— Я вас слушаю, Миррет Акирович, — подчёркнуто вежливо произнесла девочка.
Он подошёл ближе и опустился на парту.
— Кажется, ты готова меня убить, — грустно констатировал он.
— Почему вы так думаете? — спокойно поинтересовала Тира, точно речь шла вовсе не о ней.
— Не говори мне «вы», — тихо попросил Миррет.— Я вижу это по твоим глазам.
— Вы давно не практиковались в чтении по моим глазам, Миррет Акирович, можете и ошибиться.
Она пожалела, что её тон и слова получились более эмоциональными, чем она хотела. Трудно, очень трудно заставить себя видеть в когда-то близком человеке чужого.
— Тира, я тебе не писал, потому что меня забрали в армию! — воскликнул он.
— Да! И туда не ходит почта! Или, может, тебя распределили в морской флот, ваш корабль потерпел крушение, ты попал на необитаемый остров и работал всё это время Робинзоном Крузо? — забыв обо всём, она кричала на него.
— Не смей так говорить! Ты ничего не знаешь! — заорал Миррет в ответ.
— Что же, у вас была возможность всё объяснить, вы ею не воспользовались, хоть я и просила, — проговорила Тира, усилием воли беря себя в руки. Голос её от напряжения дрожал. — Поэтому я вынуждена была найти свои собственные объяснения. Я понимаю, почему вы не писали мне, это вполне естественно. Мы с вами не равные, вы гораздо старше меня, и вам не интересно со мной, я тогда была слишком наивна, чтобы это понять, но сейчас понимаю.
Миррет глядел на неё, разинув рот. Неужели это та маленькая девочка, которую он знал?
Тира глубоко вздохнула, успокаиваясь.
— Я прошу прощения, что повысила на вас голос, Миррет Акирович, — сказала она. — Могу я идти?
Миррет был не в силах вымолвить ни слова.
— До свидания, — попрощалась Тира, вешая сумку на плечо.
Она неспеша вместе с Альмой прошла через класс, вышла, закрыла за собой дверь, сделала несколько нетерпеливых шагов по коридору и сорвалась на бег. Она пробежала корридор, лестницы, вестибюль и школьный двор и продолжала бежать, толкая и задевая сумкой прохожих, по тротуару мимо магазинов, киосков, жилых домов. Альма не могла за ней успеть. Сквозь пелену слёз Тира почти ничего не видела. Ей не хотелось домой, ей не хотелось ничего, только бежать...
Когда сил уже не стало, Тира остановилась на одной из улиц. Она бессильно опустилась на лавочку на остановке и громко разрыдалась.
Спустя вечность, с кружащейся головой и красным лицом, девочка поднялась со скамейки и отправилась домой. У подъезда, дожидаясь её, сидела Альма.
На следующей неделе оба урока физики Тира бессовестно прогуляла. Завидев Миррета в школьном корридоре, она тут же поворачивала в другую сторону, если же встречи избежать не удавалось, то просто не замечала его.
Она не хотела думать о том, почему Миррет так понимающе относится к её злости на него, почему ни разу не остановил её, чтобы спросить или упрекнуть в том, что она пропускает его занятия. Он должен был ей это понимание за все её разочарования, и это всё, что она знала. Ещё три урока — и она снова сможет посещать физику.
Дверь в библиотеку приотворилась, и в проёме показалась чёрно-белая девичья голова с короткой стрижкой.
— Уже? — удивилась Тира, отрываясь от книги.
Альма пожала плечами, входя.
— Чего это он так рано решил вас отпустить? — она вернула библиотекарю стопку просмотренной литературы и наблюдала, как та её вычёркивает из формуляра. — А эту домой, — добавила девочка, положив на стойку последнюю книгу.
— Не знаю... по-моему, он о тебе беспокоится, — совсем тихо прошептала Альма.
— Вовремя, — хмыкнула в ответ Тира. Она расписалась за книгу, положила её в сумку и вместе с подругой направилась к выходу.
— До сегодняшнего дня у тебя не было ни одной «энки», — продолжала Альма.
— Нет. Сегодня ему попало от физика за то, что он не отмечает присутствующих, и ему пришлось сделать перекличку. Камит Ватанович хотел, чтобы ты принесла объяснительную по поводу своего длительного отсутствия, но Миррет тебя прикрыл.
— Как — прикрыл? — несмотря на свою обиду, девочка не смогла не удивиться.
— Он сказал, что ты у него отпрашивалась. Так ему досталось ещё и за то, что он разрешил тебе уходить три раза подряд. Короче, тебе надо будет показать, что все занятия у тебя переписаны, — Альма помолчала. — Видела бы ты его, когда он урок вёл! — шепнула она. — Он был такой убитый!
Какой милый розыгрыш! Двадцатипятилетний парень убит тем, что тринадцатилетняя девчонка на него обижается. Можно подумать, ему не всё равно. Но выходит, что действительно не всё равно, раз он добровольно взял на себя все проблемы, связанные с её прогулами. Или Миррет просто чувствует вину? Так опять-таки получается, что не всё равно. Было бы всё равно, он бы вину не чувствовал.
Раздумья по поводу мотивов Миррета прервал короткий вздох идущей рядом Альмы.
— Что случилось? — Тира повернулась к подруге. На лице той застыло выражение крайнего удивления, смешанного с лёгким испугом. В следующую секунду Тире на варежку упала ярко-чёрная пылинкка, и когда девочка дохнула на неё, пылинка превратилась в маленькую нефняного цвета каплю. Тира подняла голову. Та часть неба, которая не была затянута «сумерками», походила сейчас на асфальтово-серое полотно в мелкий чёрный горошек. Горошины мягко ложились на землю, и она тоже начинала походить на это полотно. Тира не осмелилась делать какие-то предположения по поводу того, что это было, но тут услышала рядом задавленный булькающий стон.
Схватившись за горло и широко раскрыв глаза, Альма оседала на пол. Это снова был приступ, которые так давно уже не случались. Раньше, чем Тира успела ей помочь, девочка упала без сознания.
«Скорая» приехала через сорок минут. Только тогда Тира открыла глаза и позволила золотым нитям растаять. Их отвезли в больницу. С Тирой было всё в порядке, если не считать того, что она чувствовала себя очень уставшей. Альма же в сознание так и не приходила, её дыхание было частым и поверхностным. Её проверили на УлЭИ, взяли анализ крови, вкололи адреналин, подключили к аппарату искусственного дыхания и поставили капельницу. Вскоре прибыли родители девочки, и Тира в десятый раз повторила рассказ о том, что случилось.
До вечера Альма так и не пришла в себя, но её состояние, по крайней мере, стабилизировалось. Кое-как выполнив домашнее задание, не переставая думать о подруге, Тира собрала учебники, почистила зубы, переоделась и села на кровать. Спать не хотелось, и девочка достала взятую в библиотеке книжку и попробовала читать. Читать тоже не хотелось. Ставя книгу на полку, Тира обратила внимание на банку, которую она так и не выбросила, как собиралась. В тот день она была слишком сильно расстроена из-за Миррета, чтобы думать ещё об этом. Девочка сняла банку с полки, повертела в руках и рассеянно поставила на стол. Почему-то вспомнился вдруг сон про отца-призрака, который они с Альмой так и не смогли разгадать. Зачем она должна была узнать такие подробности о ране? Какое значение имеет кровь... много крови... как она текла... Тиру передёрнуло. Она быстро отошла от стола, погасила свет, забралась в постель и укуталась в одеяло.
Сон был некрепким и прерывистым. Около трёх часов ночи девочка открыла глаза с ощущением, что в теле что-то не так. Спустя минуту, отделив беспокойный сон от яви, Тира поняла, что просто хочет пить. Она поднялась с кровати, устало убрала назад упавшие на лицо спутанные пряди и пошлёпала босиком по линолеуму на кухню. На залитом лунным светом столе стоял стеклянный кувшин. Сняв крышку, Тира обхватила кувшин обеими руками и поднесла к губам, пальцы чувствовали рельефную поверхность его стенок. Сделав несколько глотков подряд на одном дыхании, Тира отняла кувшин ото рта, вздохнула, и, после ещё пары глотков, поставила обратно на стол, и снова накрыла крышкой. В окно было видно тёмно-синее небо, закрытое чёрной бездной «сумерек», точно пустотой; под ним, там, на земле, тихо лежал гагатового цвета снег, поблёскивая в рыжем свете фонарей, гладко укатанный колёсами машин на дороге, с дорожками следов тысяч и тысяч ног...
Тира вернулась в комнату. Ложиться не хотелось совсем. Она медленно оглядела помещение, намереваясь удостовериться, что ничего интересного здесь нет. На столе бледно-голубым светом светилась старая ржавая никому не нужная банка... Тира ахнула.
Стенки не были прозрачными и просвечивали в одно и то же время. Девочке стало немножко не по себе, но вместе с тем она почувствовала какое-то странное притяжение... Она не могла не подойти к столу. Банка сверкала, и это казалось и естественным, и невозможным. Свет рвался из середины, из самих стенок... Не думая о том, что она делает, — точно потеряв способность мыслить, загипнотизированная сиянием, — Тира взяла банку и присела на кровать. Девочка смотрела на неё, как заворожённая, а потом медленно, осторожно провела пальцем по ободку. Ничего не произошло. Тогда она притронулась к внутренней поверхности стенки. Опять никакого результата, но Тире показалось, что внизу, на стыке стенки и дна, есть какое-то пятнышко. Засунув руку поглубже, совершенно не думая о том, что это может оказаться обыкновенной ржавчиной, о которую она поранится, Тира наощупь начала искать это пятно, точно пытаясь проникнуть внутрь загадочного предмета.
И вдруг в её мозг ворвался яркий свет. Каким-то внутренним зрением она видела, как из шва между дном и стенками цилиндра бьют белые до голубизны стрелы лучей. Потом они слились с один, и его мощность увеличилась в сотни раз, он ослепил Тиру. Последнее, что девочка успела почувствовать и понять, это то, что внутри банки что-то есть, это был вход в другой мир, в другое пространство...
Крепко сжимая в руках цилиндр, Тира тяжело и безвольно повалилась на бок на одеяло.